Сегодня Казань считается признанным центром изучения не только светомузыки, но и сопутствующей ей проблемы "цветного слуха" или, если рассматривать ее, эту проблему, шире, – "синестезии" (досл., "соощущение", хотя таковая буквальная трактовка термина, предупреждаем заранее, не отвечает содержанию явления). Естественен наш интерес к историческому аспекту всей этой проблематики и в краеведческом, и в чисто научном плане.

Встречаясь в поэзии с такими необычными выражениями, как "флейты звук зоревый, голубой" (К. Бальмонт), "синий лязг подков" (С. Есенин), или с уверениями композитора А. Скрябина, что для него "До мажор – красная тональность", а для художника В. Кандинского "желтый цвет – как тон фанфары", каждый из нас наверняка задумается – какова же природа психических явлений, лежащих в основе подобных необычных поэтических тропов и художественных аналогий? Или это просто абсурдное сочетание слов, подобное "жареной воде"?

Первыми откровенно заявили о возможности сравнивать несопоставимое, – конкретно, зрение и слух, – французские поэты, принадлежащие к школе символизма (Ш. Бодлер, А. Рембо, С. Малларме, Р. Гиль и др.). И, не дожидаясь объяснений со стороны филологии и эстетики, которые и должны бы дать адекватную оценку таких межчувственных тропов и аналогий, за раскрытие таинственной "переклички чувств" взялись и представители физики, физиологии, медицины. Ибо с точки зрения обыденного, точнее, обывательского сознания "флейты звук зоревый, голубой" или "красный До мажор" никак не укладываются в рамки здравого смысла. И начался праздник предрассудков…

Наиболее популярные трактовки синестезии в те годы: анатомическая ("перепутались зрительные и слуховые нервные линии"), медицинская ("непонятная аномалия мозга"), атавистическая ("рецидив ранних форм смешанной сенсорики"), психологическая ("межчувственная ассоциация, случайная по происхождению") и шаманско-эзотерическая ("мистическая, чудесная способность, доступная лишь посвященным"). Освоение проблемы происходило с трудом, да и сегодня мы сами видим, насколько сложной она является. До сих пор ещё путают малозначащие, редко встречающиеся случаи аномальных "соощущений" и интересующие нас чисто образные сопоставления чувств. Увы, это продолжается по сей день – даже на уровне энциклопедий и диссертаций…

Казань – третья столица России в конце XIX века – была тогда крупным центром науки (прежде всего, сконцентрированной в университете, библиотека которой получала все основные европейские научные издания). И уже после начала собственных междисциплинарных исследований мы с радостным удивлением обнаружили: оказывается, у нас в Казани еще более ста лет назад были предшественники ("Искусство светящихся звуков", 1973, с.17). И не просто предшественники – они были первыми в России, кто обратился к самой этой проблеме, причём как к аномальным проявлениям "соощущений", так и к образным и, спасибо нашим казанским ученым, – с вполне корректной и достоверной оценкой этих разнородных явлений, которые, конечно же, никак невозможно путать.

Так, в прежних библиографических указателях литературы о синестезии часто упоминаются имена казанцев Н. Ковалевского и В. Бехтерева. Мы ознакомились с их работами. И выяснилось, что эти swem{e специально занимались как раз редкими, краевыми феноменами, выходящими за пределы психической нормы. Ознакомимся и с ними, ибо чтобы избежать последствий предрассудков, полезно узнать и о том, с чем нельзя путать "флейты звук зорёвый, голубой".

Вначале о самом Ковалевском Николае Осиповиче (1840–1891). Он окончил медицинский факультет Казанского университета, доктор медицины (1865), профессор (1868). В 1876–1879 гг. был президентом Общества естествоиспытателей при университете. В 1880–1882 гг. побывал ректором университета. Основные труды связаны с физиологией дыхания и кровообращения и связей между этими процессами.

Интересующая нас работа Ковалевского стоит особняком – и в его трудах, и относительно наших интересов. И вспоминаем мы о ней лишь только потому, что он первым в России пользуется термином "соощущение", который впоследствии и не по его вине уже вышел, к сожалению, и за пределы физиологии, в сферу гуманитарных наук. Обратите внимание на само название его статьи: "К вопросу о соощущениях (Mitempfindungen)" (Ковалевский Н.О., 1884). Последнее слово дублируется им, как мы видим, на немецком языке. В калькированном переводе это и есть как раз "синестезия" (от древнегреческого "син-эстезис"). В данной работе Ковалевского рассматриваются именно реальные "соощущения", не имеющие никакого отношения к норме восприятия и тем более к искусству, подобно известной всем осязательно-болевой реакции на царапанье гвоздем по стеклу, или типа "искры из глаз" при ударе и т.п. Да, цели, примеры, выводы и доводы его далеки от наших, но значим пафос его заключительных слов о "заброшенности вопроса о соощущениях". А внимание к данному феномену у казанских ученых было пристальное. Через несколько лет аналогичного аномального контекста вышла в свет ещё одна работа, также с использованием термина "соощущение" в своем названии (Бехтерев В.М., 1896). Для справки: Бехтерев в те годы руководил кафедрой душевных болезней при Казанском университете и основал там первую в России лабораторию экспериментальной психологии (1895). К чести обоих казанских медиков они не дают повод смешивать предмет своих интересов с теми аналогиями между разными ощущениями, которые используются в искусстве и которые, подчеркнем еще раз, увы, тоже назывались тогда для краткости "соощущениями". Эта путаница возникла, заметим особо, именно с появлением размытого в своих смысловых границах термина "синестезия", что и усложнило исследовательскую ситуацию. Работы Ковалевского и Бехтерева – если бы к ним отнеслись повнимательнее и вовремя, – помогли бы избежать возможных последствий подобной оскорбительной путаницы…

Следующее исследование, уже близкое к проблеме "синестезии" в современном искусствоведческом понимании, принадлежит Ивановскому В.Н. (1867–1939). Он окончил историко-филологический факультет Московского университета (1890). Около десяти лет работал в Казанском университете, а интересующую нас статью со столь же показательным названием "Ложные вторичные ощущения" опубликовал в московском журнале "Вопросы философии и психологии", в редакции которого он служил раньше (Ивановский В.Н., 1893). После революции жил и работал в Самаре, в Москве, в Минске, изучал теорию Канта, Герцена, Лейбница, обращаясь к проблеме ассоциативной психологии как в контексте философии, так и педагогики.

Упоминаемая здесь статья – первая научная работа об образном "цветном слухе" на русском языке, хотя в названии её, как мы видим, он употребляет иной термин, быть может, и не совсем удачный, но принятый в то время в зарубежной литературе. Ивановский дает вначале обширный обзор иностранных работ, фиксируя внимание как раз на тех феноменах, к которым понятие "соощущение" было бы применимо уже не в буквальном смысле, а именно в кавычках (ибо вторичным компонентом у него выступают не реальные, а, по его словам, "идеальные ощущения, вернее – идеи"). Собственно говоря, пишет он, – "ассоциация и перенос качеств восприятий одного порядка в другой – дело довольно обычное; на этом основана масса метафор, – и все мы говорим о режущих звуках, кричащих, теплых, холодных тонах..." Отметим попутно, что все эти характеристики, выделенные нами здесь курсивом, доступны и понятны любому.

Но затем Ивановский допускает вдруг досадную промашку, правда, легко объяснимую. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на объяснении таких, общезначимых (поэтому привычных) "синестезий", Ивановский, к сожалению, акцентирует внимание, прежде всего на тех ассоциациях, которые отличаются от "обычных сопоставлений и перенесений своей необычностью, нелогичностью", т. е. на случайных, сугубо индивидуальных "соощущениях" (им приводятся примеры прихотливого "окрашивания" гласных, дней недели, тембров, запахов и т.д.). Они, по Ивановскому, всегда различны у разных индивидов, возникают порой помимо воли субъекта, рождаясь в детстве и постоянны на долгие годы. Казанский психолог, как и другой, испанский исследователь проблемы того времени С. де Мендоза, верно исходит из ассоциативной природы этих "соощущений", но очевидно, что и у испанца речь идет, прежде всего, о случайных "ассоциациях идей", причём невротического характера, поэтому приметных, бросающихся в глаза, но бессмысленных в контексте культуры, общения.

В более поздней своей работе, изданной в Казани, посвященной проблеме ассоцианизма, Ивановский различает причудливые "ассоциации идей" от собственно ассоциаций, "которые могут дать окончательное объяснение всей душевной жизни" – их и изучает "новая теория ассоцианизма" (Ивановский В.Н., 1909). Различая ассоциации "по смежности" и "по сходству", Ивановский отмечает, что "ассоциации идей" строятся обычно по принципу "смежности" (и, заметим от себя, – формируются чаще всего случайной ситуацией и именно поэтому сугубо индивидуальны и не продуктивны). А ассоциации "по сходству" носят активный характер (и, добавим от себя, принадлежат уже мыслительной деятельности, к каковой можно отнести процессы "сравнивания" и "сопоставления"). Но Ивановский 1893 года еще не различает эти виды ассоциаций, и, отказывая в апеллировании к "ложным вторичным ощущениям" в искусстве, – из-за их редкости и крайней индивидуальности, – через несколько страниц анализируемой статьи заявляет вдруг о том, что многие гении обладают ими, и что это надо обязательно изучать!.. Повод парадоксально поразителен в контексте всей предыдущей оценки синестезий как "продукта случая": «Действительно, способность находить сходство, ассоциировать, сближать вещи, на первый взгляд несравнимые, а, следовательно, также и ощущения различных порядков, есть признак выдающейся организации, черта всякого рода таланта. Сообразно с этим, – продолжает он, – и образность языка, обилие (без излишеств, конечно) живописных метафор и т. п. всегда входят в состав поэтического способа выражения, причем новизна, неожиданность и красота сравнений и всякого рода "перенесений" опять являются выражением незаурядности фантазии и ума их автора».

Вот уж воистину: начал, как говорится, "за упокой", а кончил "во здравие"! Тем более что в самом начале, напомним, он и сам призывал различать синестетические метафоры от "ложных вторичных ощущений"…

В начале века теория ассоцианизма еще не преодолела издержки прежней теории "ассоциации идей". И Ивановский, одним из первых в отечественной психологии выступавший "за победу ассоцианизма", в ранних работах еще не избегал этих издержек, отсюда и противоречивость его размышлений. Но изначальный отказ считать синестезию реальным "соощущением" и признание ее образно- ассоциативной природы, а также цитируемые здесь заключительные его доводы и выводы говорят о том, что он одним из первых не только в России, но и в мире вышел к верной оценке природы и роли "синестезии" и его частного случая ("цветного слуха") в культуре, в языке, в искусстве.

Интересно бы узнать о судьбе опроса, который он предлагает провести через журнал, прилагая в конце своей статьи анкету о "цветном слухе". Он просит присылать ответы в Московское психологическое общество. Насколько удался в итоге этот опрос – судить трудно. Необходим дальнейший поиск в архивах, известно лишь, что позже, в декабре 1895 года В. Ивановский зачитывает в Московском психологическом обществе реферат "К вопросу о цветном слухе", где уже приводит некоторые примеры из данного опроса: об этом нам удалось узнать из более поздней статьи другого автора, напечатанной в том же журнале "Вопросы философии и психологии" (Соколов П.П., 1897).

Коснулся проблемы "цветного слуха" в те же годы и казанский физиолог И.М. Догель (1830–1916) – основоположник отечественной фармакологии. Окончил Медико-хирургическую академию в Петербурге. В Казанском университете – с 1869 года. Занимался исследованием влияния различных химических соединений на деятельность сердца, кровообращения. Был избран действительным и почетным членом разных академий. Будучи автором первой в России книги, посвященной влиянию музыки на человека и животных (Догель И.М., 1888; 1897), Догель отмечал в ней, пусть и мимоходом, наличие возможного сходства музыкальных и цветовых впечатлений, но в объяснении его он вдруг срывается в механицизм, пытаясь строить поверхностные аналогии "цвет-звук" на физической основе, известные еще со времен Ньютона и тогда же в пух и прах раскритикованные. Зато заслуживают внимания его размышления о пластической синестезии – к примеру, о возможности сходства мелодического рисунка народных песен с контуром горизонта в той местности, где данный народ обитает, и т.д.

Развивает эту проблематику И. Догель в последующей своей статье, посвященной уже, пусть и весьма робкому, специальному сопоставительному анализу влияния музыки и цветов солнечного спектра на нервную систему (Догель И.М., 1898), изданной затем отдельной брошюрой. Он подробно рассматривает воздействие музыки, а затем цветов, упоминая, хотя и вскользь, "цветной слух". Но, самое главное, он уже напрямую утверждает здесь о его ассоциативной природе!..

Поражает любознательность и широта интересов всех этих ученых, вплоть до обращения к уже вовсе экзотическим темам, – так, у Догеля после открытия А.С. Поповым и Г. Марковым радио вышла небольшая, но роскошно изданная книга, где он пытается объяснить возможность телепатии через действие сердца в качестве своего рода передатчика и приемника радиоволн (вероятно, это есть первая работа подобного содержания, как бы ни относиться к самой проблематике) (Догель И.М., 1912). Простим ему неуемность порывов, хотение все знать!

А завершим наш обзор ещё одним уникальным ученым, который также постоянно "выходил за рамки" своих непосредственных профессионально-профессорских интересов, оправдывая высокое звание "университетского" (читай: "универсального" ученого). И хотя он напрямую не пользовался синестетической терминологией, он выдвинул оригинальную концепцию о возможном сходстве пространственной и музыкальных структур. К "цветному слуху" это отношения не имеет, но к более общей, синестетической проблематике – очевидно. Речь идет об Александре Филипповиче Самойлеве. Родился он в 1867 г. в Одессе, окончил Новороссийский университет по естественным наукам и Дерптский – по медицине. Работал у И.П. Павлова в Петербурге, у И.М. Сеченова – в Москве, затем преподавал в Московском университете. С 1903 года до конца жизни – в Казани. Выдающийся физиолог, он получил мировую известность своими пионерскими опытами по электрокардиографии, став у себя на родине первым в стране Лауреатом премии им. В.И. Ленина (1930). Но до сих пор мало кто знает, к сожалению, о его работах в музыкальной теории – даже здесь в Казани. Еще находясь в Москве, Самойлов организует музыкальный кружок, знакомя известных композиторов, критиков со своими теоретическими взглядами на музыкальное искусство в контексте физиологической акустики. Об уровне и содержании его лекций говорят строки из письма, отправленного ему вслед, в Казань и подписанного С. Рахманиновым, С. Танеевым, с выражением благодарности за создание кружка, "содействующего единению музыкантов и ученых на общую пользу искусства и науки" (все эти подробности его жизни взяты нами из книг: Григорян Н.А., 1963; Григорян Н.А. и др., 2001.

Интерес к музыке сопровождает ученого всю его жизнь – это и эксперименты с "поющим пламенем" и занимательное исследование о "музыке насекомых" (Самойлов А.Ф., 1902). В Казани он также активно включается в музыкальную жизнь, читает публичные лекции и доклады "Музыкальная акустика и музыкальная этнография", "О сходстве и различии слуховых и зрительных ощущений", "О значении фазы обертонов на слуховые ощущения", "Значение Г. Римана для музыкальной науки". Среди наиболее значимых музыковедческих работ того времени следует выделить большую статью, посвященную музыке Скрябина (Самойлов А.Ф., 1918) и подкрепившую так называемую "обертоновую" теорию гармонии великого русского композитора, особенно популярную сегодня.

А другая его статья называлась "Расположение музыкальных интервалов на линии, на плоскости и в пространстве" (Самойлов А.Ф., 1919). Как можно судить уже по ее названию, она близка к нашим интересам в изучении синестезии. В своих попытках "привести в порядок" музыкальные тоны и интервалы ученый исходит из того, что "рационально продуманная система распределения однородных величин не только облегчает запоминание и использование, но является совершенно самостоятельным орудием исследований, ибо вскрывает не замеченные раньше связи и отношения между распределяемыми величинами, указывает новые точки зрения".

Рис.1. "Музыкальное" строение кристаллов

Исследуя структуру чистого гармонического строя в музыкальной акустике, он приходит к мысли отобразить ее, эту структуру, не в виде привычного линейного ряда (звукоряда), а в виде кристалла, сопоставляя дискретные интервалы тонов с дискретными расстояниями между узлами кристаллической решетки (конкретно, разного рода октаэдров). В этом он видит наглядное воплощение того, что музыкальные интервалы являются для слуха самостоятельными раздражителями (в отличие от зрения, где все попытки представить систему цветов в виде трехмерного тела привели к построению объемов, имеющих сплошную, не дискретную структуру).

Можно видеть, конечно, в этой гипотезе А.Ф. Самойлова экзотический выплеск ума "высоколобого эстета". Но напомним о том, что еще до него к подобным сопоставлениям музыкальных строев с кристаллами приходили В. Гольдшмидт, K. Вайс в Германии, а затем – также независимо – В. Вернадский в Советской России. Все это заставляет нас внимательней отнестись в забытой идее казанского ученого, которая позволит расширить диапазон понимания подобия структур и находить общие закономерности в природе разнородных и, казалось бы, несовместимых явлений, – общие в том, что они, эти явления, основаны на дискретном характере (временных либо пространственных) отношений.

Итак, Самойлов сопоставляет, сравнивает разномодальные явления, слуховые и зрительные, то есть формально это относится к области синестетических аналогий, но уже не непосредственно воспринимаемых, а умозрительного происхождения. Этим лишь в очередной раз подтверждается факт широчайшего диапазона посредствующих звеньев, формирующих сопоставления синестетического содержания.

Завершая данный рассказ о пионерах нового научного направления, мы можем и восторгаться их открытиями, и умиляться их наивности. Одно несомненно – вклад этих ученых достоин всяческого уважения. Говорят обычно: "Новое – хорошо забытое старое". Конечно, не надо понимать это буквально. Но забывать о своих предшественниках, положивших первые кирпичи в фундамент нашего общего научного дома, не следует.

Литература

• Бехтерев В.М. О болезненных ощущениях и соощущениях у душевнобольных. – Обозрение психиатрии, 1896, N 1-2, с.1-9.
• Григорян Н.А. Александр Филиппович Самойлов. – М.: Изд-во АН СССР, 1963.
• Григорян Н.А. и др. Александр Филиппович Самойлов. – Казань: Изд-во КГУ, 2001.
• Догель И.М. Влияние музыки на человека и животных. – Казань: 1888(1 изд.), 1897 (2 изд.).
• Догель И.М. Влияние музыки и цветов солнечного спектра на нервную систему человека и животных – Неврологический вестник, 1898 (без номера, отд. оттиск).
• Догель И.М. Сердце как резонатор. – Казань, 1912.
• Ивановский В.Н. Ложные вторичные ощущения. – Вопросы философии и психологии, 1893, N 20(5), с.94-108.
• Ивановский В.Н. Ассоцианизм психологиче
ский и гносеологический, ч.1. – Казань, 1969.
• Искусство светящихся звуков (сб. ст. под ред. Б. Галеева). – Казань: КАИ, 1973.
• Ковалевский Н.О. К вопросу о соощущениях (Mitempfindungen). – Медицинский вестник, 1884, N 3, с.35-36; 52-53.
• Самойлов А.Ф. Музыка насекомых. – Русские ведомости, 1902, N218.
• Самойлов А.Ф. Натуральные числа в музыке. – В кн.: Мелос (книги о музыке). – СПб., 1918, кн.2., с.3-49.
• Самойлов А.Ф. Расположение музыкальных интервалов на линии, на плоскости и в пространстве. – Известия Российской академии наук, серия 6, 1919, т.13, с.1155-1178.
• Соколов П.П. Факты и теория цветного слуха. – Вопросы философии и психологии, 1897, N 2(37), с.252-275; N 3(38), с.387-412.